Разговор Джима Моррисона

Джим Моррисон, поразительно соблазнительная фигура, был одновременно озорным и грандиозным, хитрым обманщиком, врагом всех прямолинейных моралистов и самодовольных придурков, уверенным голосом, готовым быть призванным на вашу сторону в споре.

Это будний день в апреле 1986 года, и мы с моим соседом по комнате в колледже спорим о том, является ли An American Prayer настоящим альбомом Doors. Я говорю, что это не так; он говорит, что это так. Альбом играет, пока мы сидим в его спальне наверху небольшого дома с тремя спальнями, где мы снимаем комнаты у пожилой женщины, живущей внизу. Мы оба студенты второго курса колледжа, и мой разум — это второкурсная похлебка из книг Джозефа Кэмпбелла и цитат Фридриха Ницше, текстов Боба Дилана и гитарных партий Джимми Хендрикса, смерти и воскресения, а также всего моего католического воспитания — угасающих углей 1960-х годов. , каждый рассказ Фланнери О'Коннор, когда-либо написанный, и каждая песня U2, записанная до сих пор.

Я не знаю, о чем думает мой сосед по комнате. Он хитрец, сидит на кровати, скрестив ноги, как Будда, носит пенни-лоферы и черную футболку Массачусетской хардкор-группы The Proletariat — химера, никогда не серьезная, никогда не позволяющая заглянуть в его разум. Мы проходим мимо косяка и выпускаем дым из окна второго этажа.

Вот что я вам скажу, никакая вечная награда не простит нам зря потраченного рассвета.

Мы слушаем песню «Stoned Immaculate», которая подкреплена драйвовым блюзовым битом, но затем растворяется в устной речи, что-то о двух девушках по имени «Свобода» и «Энтерпрайз». Мы теряем рассвет? Что это вообще значит? Моего соседа по комнате, похоже, такие вопросы не интересуют.

Музыка Джима Моррисона была важна для меня в середине 80-х, когда Америку застегивали и задраивали; яппифицированный, консервативный и неолиберализированный; Продавались на идее, что наркотики – это плохо, а секс заразит вас СПИДом, а музыка, которая вам больше всего нравится, исходит от дьявола. Как можно спасти Моррисона от склероза классического рока, который к тому времени уже вбил в мой мозг несколько хитов Doors, прежде чем я стал достаточно взрослым, чтобы по-настоящему их созерцать?

В моем воображении Моррисон стоял на одном конце великой полярности, между половиной Ян и Инь титанических культурных сил — Повелитель Карнавала, безумный пьяный шаман ощущений. Когда я учился в колледже, знания о Моррисоне еще не были записаны на каменных скрижалях в биографиях, биографических фильмах и документальных фильмах — это произошло десять лет спустя, но мы все равно знали все истории. Мы помним, как полицейский ударил его по лицу, а затем в ярости вышел на сцену. Мы помним, как в Майами он разозлил толпу и добился двух ордеров полиции за непристойное разоблачение и непристойность. И, конечно же, было выступление на «Шоу Эда Салливана», во время которого цензоры посоветовали Моррисону не петь строчку «Девушка, мы не могли стать намного выше» из-за ее предполагаемого наркотического подтекста. Он все равно ее спел.

На другой стороне, инь и ян Моррисона, стоял Рональд Рейган, величайший враг 60-х годов — бывший актер фильмов категории «Б», бывший свидетель против предполагаемых коммунистов в Голливуде в эпоху Маккарти, бывший губернатор Калифорнии, который однажды приказал полиции штата маршируйте на мирную демонстрацию в Народном парке в Беркли с заряженными ружьями. Он был недавно помазанным первосвященником закона, порядка и нравственности Америки, совершенно квадратным чуваком с широкой зубастой улыбкой, который хотел, чтобы все бросили курить травку, постриглись, занялись бизнесом и преследовали американскую мечту. Однажды он сказал: «Хиппи — это тот, кто выглядит как Тарзан, ходит как Джейн и пахнет как Гепард».

Я полагаю, что они противостояли друг другу, Рейган и Моррисон, два американских бога: сыновья американской фабрики грез. Оба были красивыми, сексуально привлекательными мужчинами. Ни один из них не родился в Калифорнии, но в конечном итоге стал олицетворением этого штата: Рейган вышел из голливудских киностудий, а Моррисон взлетел из рок-клубов, простиравшихся вдоль Сансет-Стрип в 1960-е годы. Кинозвезда и рок-звезда. Что может быть более американским, чем это?